Дата публикации: 17 января, 23:00

Мы оба спешили. Один — собирать чемоданы: завтра начинался отпуск. Другой — о многом спросить: ведь со времени последнего нашего большого интервью просквозили девять лет. Они накопили уйму матчей, восторгов, разочарований, взаимных претензий, тем для обсуждения. А еще все это время росло напряжение в ожидании новой такой встречи.

Оно обнулилось вмиг и как бы по умолчанию. Мне давно хотелось поговорить с Александром ГЛЕБОМ примерно так. Показалось, что и ему — тоже.

Моря, приливы и отливы

— Саня, где нынче отдохнешь?
— Сначала в Дубае.

— Для футболистов, играющих в Западной Европе, такие рождественские туры к морям — дело не частое...
— В Англии — вовсе невозможное. А в Германии окошки для отдыха удавалось выкраивать и зимой. Обычно — чтобы покататься с гор. Вот и теперь недолго погреюсь на солнышке — и в Австрию. У меня там ответственная миссия. Ставим на лыжи Виктора Михалыча Гончаренко. Надо помочь. Хотелось привезти в Альпы делегацию помощнее: и Лешу Багу, и Александра Ермаковича. Но они как-то отклонились от курса.

— Михалыч достойно экипирован?
— Да, во время немецкого сбора подобрали все необходимое. Вот когда меня много-много лет назад друзья к этому занятию внезапно подтянули, снаряжение пришлось покупать уже на месте. А это раза в два-три дороже. Я тренера об этом заранее предупредил.

— Волнуешься за его горнолыжный дебют?
— Он коренастый. Центр тяжести низко посажен. В ногах сила есть. Думаю, сразу поедет.

— Я ведь про зимний отпуск с подвохом спросил. Потому как, помнится, летом ты тоже любил слетать на какие-нибудь Канары. В то время как тебя ждали в сборной...
— Да, однажды было.

— Попробуй взглянуть на тогдашнюю ситуацию с позиций сегодняшних. Ведь на той истории пятилетней давности, когда ты приехал играть против болгар прямо с пляжа, и взошло непонимание. Между тобой и журналистами, болельщиками.
— Мне кажется, и Юрий Иосифович Пунтус таит обиду до сих пор. Скажу так: был молод и категоричен. Думал в той ситуации в первую очередь о себе. И соглашусь, что правильнее было поступить по-другому. Но попробую объясниться. Тогда закончился сезон. Я был выжат как лимон. Это правда. Болели ноги, была опасность сломаться. Хотелось отдыха и восстановления. А еще у того моего поступка была предыстория. В конце предыдущего отборочного цикла, еще при Байдачном, у нас были матчи против шотландцев и норвежцев. Сыграв в Глазго, я из сборной уехал. Болело колено. Но меня пытались чуть ли не силой удержать, заставляли выйти и против норвежцев. Доктор Лосицкий зачем-то уверял, что не было ничего серьезного, отправлял на пробежки. Но я-то видел и чувствовал: колено болталось. В “Арсенале” сразу определили, что поврежден мениск, что велик риск порвать связки. Это и слепой заметил бы. Венгер разбушевался: они там с ума сошли? Что у вас за специалисты? Меня уже чуть ли не везли в операционную, когда раздался звонок из Минска с угрозами: мол, только попробуй выйти за “Арсенал” в ближайшем туре — неприятностей не оберешься. Мне не верили. А потом, как только травма подтвердилась, о моем здоровье долго не справлялся никто, кроме гендиректора федерации Леонида Дмитраницы. Вот тогда, перед болгарами, на фоне усталости после тяжелейшего сезона, та история в памяти и всплыла. Еще о Ромащенко-старшем подумал. О том, как травма в сборной оборвала Мирославу карьеру. О том, как вообще у нас относятся к здоровью игроков. Короче, накипело. Думал, немного отдохну и лучше сыграю на эмоциях, свежим. Получилось плохо...

— Твои отношения со сборной — как хроника приливов и отливов.
— Пожалуй.

— На смену Пунтусу позвали Штанге. Он начал с того, что тебя приголубил, назначил капитаном. А потом в ваших отношениях что-то нарушилось...
— Штанге — тренер нормальный. Глупо отрицать, что Бернд привнес в жизнь сборной много позитива. Он умеет убеждать, общаться с прессой. При нем изменились к лучшему быт и тренировочные условия, экипировка. Были хорошие товарищеские игры. Но не скажу, что в плане методическом он сильнее Гончаренко или того же Байдачного. Просто он немец, а у нас к иностранцам отчего-то всегда относятся лучше, чем к своим. Дайте Штанге любой белорусский клуб, кроме БАТЭ. Не думаю, что он чего-то достигнет. Коллектив в сборной при немце был неплохой. Однако насторожило, когда он стал решительно отказываться от стариков: Штанюка, Максима Ромащенко, был отрезок — и от Омельянчука. Тот же Макс, пусть он и буян, был для команды очень полезен и важен. Да, в том конфликте он повел себя некрасиво. Но опытный тренер должен уметь сводить такие ситуации к примирению.
Потом мне стало казаться, что игроки в сборную вызываются с какими-то сопутствующими целями. Порой выбирался странный состав, где защитника ставили в полузащиту, а нападающего — защитником. А еще мне почему-то стали адресоваться упреки по поводу брата. Мол, тренер все для нас делал, а Слава его подводил. Признаться, я начинал нервничать.

— Был день, когда ты в Штанге совсем разуверился?
— Наверное, когда он прилетел ко мне в Бирмингем. Да, мой переход туда был серьезной ошибкой. Но сейчас мы говорим о другом. Бернд мне тогда при встрече, грубо говоря, “напихал”: мол, признай, что ты плох, и я не буду тебя вызывать, пока не подтянешь свой уровень. Поговорили на повышенных тонах. С той поры он стал видеть еще больше негатива во мне, я — в нем. Не скажу, что мы ругались или враждовали. Просто наступил этап отчуждения. И с этим уже ничего нельзя было поделать.

Взять бутылочку чего-то

— Предложи тебе летом Кондратьев сыграть на Олимпиаде...
— ...я туда побежал бы.

— А у вас не было разговоров на эту тему?
— Однажды Георгий Петрович намекнул. Сказал: готовься, набирай форму. Я играл уже в Самаре. Понимал, что это редчайший шанс украсить карьеру. Я на него надеялся. Хотя, честно говоря, в душе признавал, что справедливее отправить на Игры ребят, которые добывали для страны такое право.

— Продолжения та инициатива не имела?
— Нет. Потом Петрович объяснил в каком-то интервью, что Глеб не в форме, что признание лучшим игроком в двух российских турах — еще не показатель готовности. В этой теме мне все стало ясно.

— А давай я тебя к ней все же верну. Как расцениваешь обещание Кондратьева взять на Игры только тех, кто выступал за его “молодежку”, и последующий отказ от этой идеи?
— Сейчас в отношениях с Георгием Петровичем у меня все хорошо. Но считаю, что в той ситуации он был не прав.

— Давая обещание?
— Нет, такой ход был абсолютно верным. Но надо было слово держать. В принципе то, чего добились парни, — это чудо, это история. И никто это у них не заберет. Я общался с теми, кто мог бы поехать на Олимпиаду, но в итоге остался дома. Они жили этой идеей, они мечтали. Ставлю себя на место ребят. Мне было бы ужасно больно, если бы со мной так поступили. И мне их по-человечески жаль. Даже не имея клубной игровой практики, они рыли бы там британскую землю.

— В принципе все, о ком ты говоришь, сегодня у Кондратьева в сборной. На твой взгляд, это влияет на настроение в команде?
— Наверное, у каждого в душе затаилась обида. На месте Петровича сейчас, в отпускную пору, я просто собрал бы этих ребят поговорить по душам. Можно было бы даже взять бутылочку чего-то и в глаза высказать друг другу накипевшее. Думаю, это лучшая из всех возможных идей.

— К тебе вернулись интерес, мотивация в выступлениях за сборную?
— После долгих лечений, когда наездишься, наскучаешься по большой игре, сыграть в сборной приятно особенно. Когда я перешел в БАТЭ, мне позвонил Кондратьев. Мы встретились, поговорили на эту тему. И, кажется, пришли к общему знаменателю.

— Это не было разовой акцией?
— Надеюсь, нет. Хотя, сказать по правде, готов ко всему. После того, через что прошел, спокойно приму любой ход событий. Обижаться, злиться и убиваться, если что-то не сложится, точно не стану. Георгий Петрович как тренер добился многого. Он вправе принимать любые решения. И все здесь зависит от него. А мне достаточно знать, что могу этим ребятам хорошенько помочь.

Все свои

— Время в Самаре провел с пользой?
— Ну, во вред оно точно не пошло. Момент в жизни был непростой. В “Вольфсбурге” не получилось толком восстановиться после травмы. Магат не дал. Гонял — просто ужас. Необходим был какой-то душевный вариант. Агент Женя Гайдук совершенно неожиданно предложил “Крылья Советов”. Кому я сразу стал звонить? Правильно, Веремко! “Серый, как там Самара?” — “Саня, ой-ой-ой...” — “А я вот думаю, стоит ли к вам переходить”. — “Слушай, так у нас все зашибись, классно!” — “Ну ты, Серега, и топор...” — “Так я ж тебе про город говорил. Дороги здесь плохие”. — “Ну, ясно”. И я перешел. Кроме дорог, там все было действительно на славу. Хороший коллектив, много белорусов, украинцы. Решили нелегкую турнирную задачу. Отчасти и повезло.

— Какой тренер Андрей Кобелев?
— У него очень интересный тренировочный процесс. Строгий спрос с игроков. Конечно, условия были экстремальные: зима, снега по шею, искусственные поля. У меня постоянно мышцы тянуло. В клубе шутили: давай тебя в лед упакуем и будем только на игры выносить. Пацаны смеялись. Честно говоря, там мне очень понравилось.

— Процесс морального отогрева продолжился в БАТЭ?
— Конечно. Здесь вообще класс: я дома, и все свои.

— Можно подробности? Я, к примеру, впервые услышал от Капского о намерении пригласить тебя в Борисов еще ранней весной. Причем Анатолий Анатольевич говорил об этом так твердо, что сразу поверилось в осуществимость идеи.
— Ну, делиться ею со мною он не спешил. Дело шло к концу отпуска, когда позвонил ему сам: “Анатольич, можно с командой потренироваться, форму поддержать?” — “Конечно, можно! Только с Витей сейчас созвонюсь”. И сразу отозвался Гончаренко: “Давай приезжай”. Я сначала работал в режиме свободного посещения: то приеду, то нет. И когда вскоре услышал от Виктора: “Оставайся-ка ты у нас”, — не слишком серьезно его слова воспринял.

— А когда задумался о такой возможности всерьез?
— До решающего разговора с Анатольичем намерения оставаться в Беларуси у меня не было.

— Тебе было из чего выбирать?
— Было. Китай, Америка. Это, так сказать, выезд за деньгами. Еще Россия. Та же Самара, например...

— Вот мне интересно, какие неотразимые аргументы предъявил тебе Капский. И как это вообще выглядело?
— Встретились, сели, выпили кофе.

— Когда?
— Команда уже играла в лигочемпионской квалификации, в первом раунде.

— С чего начинался тот разговор?
— Да он коротким был. Мы столько лет знаем друг друга. Анатольич — человек прямой и выстрелил сразу в лоб: Виктор хочет, я хочу, все мы хотим, соглашайся. Не прошло и пяти минут, как я сказал: поехали!

— Мотивировка решения?
— Мне в команде сразу понравилось. И настроение ребят, и взаимоотношения тренеров. Со всеми играл. Не чужие, приятные мне люди. Сказал тогда Капскому только о своих сомнениях: “Знаешь, боюсь вас подвести. Только начал тренироваться. А вы на меня всерьез рассчитываете, да еще в Лиге чемпионов”. Со мной и родные соглашались: большущий риск. Слишком многое должно было совпасть, чтобы такой шаг оказался правильным. А если что не так — такие бочки покатились бы! Думаю, и пресса готова была огонь открыть.

— Правильно думаешь.
— Анатольич и на сей счет успокоил. Обещал сделать так, что все будет хорошо. Я поверил.

— И даже не взял времени на размышления?
— Нет. Настолько душевно он все это подал. Проникся этой его энергетикой и согласился. И теперь счастлив, что так оно тогда решилось.

— Ну, то соглашение было ведь краткосрочным. Вы продлили его после выхода в групповой раунд.
— Там все совсем просто получилось. В Израиле, сразу после игры, по дороге в автобус. “Ну что?” — “Мне бы подумать”. — “Что здесь думать?” И мы засмеялись.

Широко и быстро

— Трудно ли было адаптироваться к игре БАТЭ?
— Сложнее оказалось другое. Сначала задыхался на тренировках — ведь сразу начали гонять наравне со всеми. А взаимопонимание с ребятами искалось в принципе легко. Старался больше им объяснять. Хотелось быстрой работы с мячом. Одно-два касания. Постоянный подсказ. Компактность. Поджатие. Принимать решения быстрее, чем в белорусском чемпионате. Играть проще, не придумывать лишнего. Отвечать за свое. Короче, это опять был большой футбол. Поражался, насколько быстро парни схватывали то, о чем просили тренеры. В “квадратах” проглядывала порой настоящая барселонско-арсеналовская игра. А еще мне нравилось творческое общение внутри тренерской команды. Там постоянно советуются, спорят, сверяют курс.

— С кем из партнеров было проще настроиться на одну волну?
— Очень симпатичны мне Егор Филипенко, Марко Симич, Миша Сиваков. А еще Артем Концевой — из-за характера. Он редко попадал в состав. Некоторые в таких ситуациях опускают руки: мол, все напрасно. А он больше других пахал на тренировках и искренне радовался каждой победе. Меня это сильно впечатлило. Настоящий мужик. Молчит, работает и ждет. Кстати, хороший пример для Рудика. Честно говоря, парня жалко. У него талант. Но при этом детские обиды. Пытался с Филом поговорить: “Ты работай не три дня, не неделю, а постоянно. Доказывай! Я таким же был в Барселоне. А ты здесь повторяешь те мои ошибки. Поверь мне, паши, и тренер всегда заметит. С чего ты взял, что уже заслуживаешь основы? Ты ведь только один из...” Но не достучаться. По себе знаю: пока сам на грабли не ступишь, понять такое тяжело. Настоящие профи — Виталик Родионов, Тема Радьков. Они за полчаса до тренировки уже на тренажерах, разминаются. Все это живо напомнило мне топ-клубы. Там много таких ребят. А Сашка Павлов как прогрессировать стал! У меня много друзей, которые говорят: “Елки-палки, мы Павлова раньше особо важной фигурой и не считали”. А он в последние перед травмой недели вон какие игры выдал. Я вообще-то о каждом могу много хорошего сказать. Все молодцы, широко и быстро шагнули вперед. Жаль, конечно, что белорусский чемпионат так слаб. И такие перепады уровней даются тяжело. От них никой пользы.

— На себе прочувствовал?
— Конечно. Даже когда выходишь против основных конкурентов — “Динамо” или “Шахтера”, которые нас поджимали, это все равно не то. Тяжело мотивировать ребят. Тренеры стараются. Но в подсознании все равно сидит эта разница.

— С Гончаренко тебя связывает явно большее, чем просто тренера и игрока. Если задуматься, ваш скорый совместный отдых — нормально ли это? Нет ли здесь нарушения субординации?
— Было бы мне лет двадцать пять, такое выглядело бы панибратством. Но мы ведь играли вместе, дружим долгие годы. До сих пор у меня не получается обращаться к Виктору по имени и отчеству. Все воспринимают это с пониманием и улыбкой. Стараюсь перестроиться. Я ведь отчеств многих тренеров вообще не знал. Пришлось запоминать. Был Федик — стал Александр Владимирович Федорович. Грань быть должна. Но во время отпуска соблюдать ее едва ли стоит. На уровне подсознания это кажется мне нормальным.

— Только ведь однажды наступит день, когда Гончаренко надо будет не поставить тебя в состав. Ты такое допускаешь?
— Вполне. Но, думаю, перед этим он аргументирует решение в разговоре с глазу на глаз. По крайней мере я поступал бы так. Мы настолько сблизились, что поймем друг друга всегда. Когда-то ведь перестал попадать в заявку Саша Ермакович. А сейчас не всегда выходит в “старте” Дедушка Лихи, хотя в БАТЭ по-прежнему нет никого лучше Димы в работе с мячом и видении поля.

Контрасты: Феликс и Арсен

— Ты упоминал о Магате. Помню твои интервью на пике штутгартской славы. В них оценки этого тренера звучали очень уважительно. Сегодня ты рассказываешь о нем с откровенной антипатией. Все-таки кем был Феликс Магат в твоей судьбе?
— Прежде всего тренером, который в меня поверил и дал мне шанс. На ту пору он очень многое для меня сделал. Со временем, правда, я узнал, что главными инициаторами того шанса были Балаков и Сольдо. Тогда у клуба была неудачная пора, лидеры пришли к Магату и сказали: поставьте малого. Это мне потом Красимир рассказал. Я тот шанс использовал. И потихоньку Магат действительно стал на меня полагаться. Он пришел тогда в “Штутгарт” без титулов, после скромных команд, которые боролись за выживание. Это был первый в его карьере вызов. Ему повезло с нами, а нам — с ним. Сольдо и Балаков еще удерживали его от реализации сомнительных идей. Он еще не сходил с ума, не мучил людей на тренировках. Большим плюсом был приток в состав талантливой молодежи. Все это выстрелило.

— Год назад в “Вольфсбурге” ты узнал другого Магата?
— Совершенно. Для меня это был шок: непомерные нагрузки, разброд в коллективе. Война. На тренировках доходило чуть ли не до драк. Люди шипами прыгали друг другу в ноги — нарушения вообще не свистелись. Игра не шла, потому что ребята боялись ошибиться. Лишь бы не проиграть, чтобы наутро не бежать этот жуткий кросс. Помню, мы пять часов возвращались из Дортмунда, а потом еще часа четыре шло командное собрание. Магат целый час пил чай и молчал, а мы клевали носами. Потом он заговорил. “Ну что?” — “Да, тренер, обкакались...” — “Это понятно. Что еще?” Мы разъехались по домам в полчетвертого ночи. А уже в восемь был полуторачасовой кросс. Я тогда первый раз чуть не умер. Не я один — полкоманды. А эти безумные упражнения по спецназовской методе, когда нас заставляли без помощи ног подниматься по канату и так же спускаться! Ирония судьбы была в том, что, приглашая в команду, Магат обещал мне время на восстановление после травмы — сколько понадобится. А на деле я с раненым коленом от его нагрузок, простите, охеревал. Он был в клубе абсолютным монархом... Тренером, директором...

— И все же, Cаша, мой любимый Глеб остался учеником Магата — в “Штутгарте”. Люблю пересматривать видеоподборку твоих подвигов из тех сезонов. Там высочайшая эффективность — с нацеленностью на последний пас либо удар по воротам. Ничего ярче в твоем исполнении позже не видел. В “Арсенале” все как-то размылось.
— Согласен. Моя игра действительно изменилась. Но в “Арсенале” был намного выше уровень партнеров. И делать то, что прежде, было невозможно. Венгер требовал совершенно другого. Рядом играли Анри, Пирес, Юнгберг. И когда я начинал передерживать мяч, мне сразу кричали “ноу”. Главное ограничение — во времени контакта с мячом. В “Штутгарте” Сольдо советовал: не бойся, тащи мяч, иди на дриблинг. За это никто не упрекал, наоборот, это поощряли. А в “Арсенале” требовали совсем другого. Пару месяцев привыкал. И тоже скучал по былому. Мне, как и вы сейчас, говорили: что-то ты, Алекс, потерялся. Но все равно там было классно. И уровень футбола был другим.

— Ты получал от него больше удовольствия?
— Даже не знаю. Я ведь порой тоже пересматриваю те же штутгартские подборки, что и вы. Ностальгия. Но в “Арсенале” были чудесный коллектив и великий тренер. Обидно только, что мы всегда были близко от значимых целей, но, по сути, так ничего и не взяли.

— Так почему Венгер ни с одним из вариантов “Арсенала” давно не берет никаких титулов?
— У него не получается удержать состав хотя бы на пару сезонов. В каждый уходят один-два лидера. Вот сохранись та команда, которая подобралась у нас в последний мой год...

— Так ведь из “Арсенала” и уходят, потому что разуверяются в возможности что-то выиграть. Анри, Глеб, Фабрегас, ван Перси...
— Наверное. Все время одни уходили, другие появлялись вместо них. Рано или поздно это касается и тебя. Есть предложение — начинаешь думать: надо идти туда, где смогу чего-то достичь.

— Может, Венгеру недостает как раз магатовской суровости?
— Ха, в Англии такой игровой график, что при тех нагрузках, что у Магата, команда вымерла бы. Бывали отрезки, когда между играми мы делали только легкие пробежки, чтобы восстановить организм. А есть еще рождественский пик, когда от напряжения можно вообще сойти с ума. При Магате у игроков там не осталось бы сил даже выйти из раздевалки. Мне тяжело рассуждать и сравнивать. Я не специалист. Но, по-моему, Венгер — Тренер с большой буквы.

— И с чрезмерно мягким характером.
— Да, он не Магат. Интеллигентен нереально. Помню лишь два случая, когда он повысил голос. Раз — на Коло Туре, а второй — на меня. Но потом все равно извинился. Арсен всегда рассудителен и спокоен. Зато после разговора с ним непременно вырастали крылья. Если бы такие же слова нашел Гвардьола, у меня и в Барселоне все сложилось бы нормально. Но он был молод, сам искал точку опоры.

— И находил поддержку прежде всего в испанцах...
— А я психовал и выслушивал от Анри примерно то же, что сам говорю теперь Рудику. Неделю пахал, а потом оставался в запасе. Да елки-палки! Обидно! Меня успокаивали жена, брат: Саня, терпи, не обижайся, ты же в лучшей команде мира. А я этого до конца не понимал. Шел на конфликты.

Рассмотреть Виланову

— Что такое конфликт с Гвардьолой в твоем исполнении?
— Ребячество. На тренировке работал спустя рукава: там недобежал, там не полез в борьбу. Всем своим видом выказывал недовольство. К слову сказать, оборудование для металла МНГ 13 вы можете купить тут.

— Словесных перепалок не было?
— Случались моменты, когда был настолько зол, что не подавал тренеру руки. Детский сад. Но того поведения не переиграешь. Теперь остается только поучать молодых.

— Твой трансфер в “Барсу” был из числа предложений, от которых невозможно отказаться?
— Почему? Я туда не хотел. Ули Фербер предлагал выбор: “Барселона” или “Бавария”. Можно было и в “Арсенале” остаться. Баварский вариант был на расстоянии в пару дней, а барселонский всерьез не рассматривался. Но все изменили несколько звонков от Гвардьолы со словами: Алекс, ты мне нужен. Менеджмент “Барсы” стал постоянно выходить на связь: потерпи, мы тебя забираем. Мне расписали все вплоть до позиции на поле: вот ты, вот Месси, вот Анри впереди, вот Это"o на продажу. Я сдался: ну ладно. А без того давления точно отказался бы.

— Как влияла на то решение позиция менеджеров?
— Фербер был за “Баварию”. Шпилевский — за “Барселону”. Много было сомнений. Ведь и Венгер не хотел со мной расставаться. Помню, чуть не расплакался, когда во время рыбалки получил от него эсэмэску: никуда не отпущу. Такие эмоции... Повторюсь, все решил телефонный прессинг Гвардьолы.

— Каталонская действительность разошлась с ожиданиями после травмы в начале сезона?
— Пожалуй. Пока лечился, команда набрала ход. Когда восстановился, стал выходить через матч. Иногда через два. Это неприятно: не сыграешь, а потом на новой предыгровой по делению на составы догадываешься, что снова будешь в запасе. Что за фигня? И пошли эмоции. Но там на девяносто девять процентов была моя вина. Гвардьолу можно упрекнуть только в том, что он не пытался гасить пожар со своей стороны, не искал венгеровских слов. А я подсознательно их ждал.

— Может, он не настолько крепко владел языком?
— Нет, английский у него в порядке. Это я не хотел учить испанский. Он заставлял. А я от обиды так и не взялся. Вот так все это было...

— Грустно.
— Еще как. Такой был глупец! Сейчас даже страшно вспоминать, сколько затем ошибок наделал. Отказ от приглашения Муринью в “Интер”. Напрасное возвращение в “Штутгарт”. “Бирмингем”, “Вольфсбург”... Ведь пропали лучшие футбольные годы, которые мог провести в топ-команде.

— Гвардьолу возвели теперь в ранг великих тренеров.
— Убежден, что поспешно.

— Давай сверим ощущения. По мне, его главная заслуга в “Барсе”, особенно поначалу, была в том, что он не мешал команде играть.
— Абсолютно верно. А еще он убрал Рональдиньо и Деко. Те не режимили и начинали сводить с праведного пути Месси. А главным было действительно не мешать той команде. Парни уже тогда все знали и умели.

— Рассмотрел ли ты там Виланову?
— Не очень. Он тогда все больше молчал. И я не понимал, в чем состояла его роль. Вот что значит попасть в струю. Гвардьола ушел, а преемник уже бьет рекорды. И тоже всего лишь не мешает. Придет кто-то еще — эта “Барса” будет выигрывать точно так же.

— Интересно посмотреть на Гвардьолу в другой команде?
— Жду не дождусь. Если он добьется где-нибудь половины того, что было в “Барселоне”, публично откажусь от всех своих слов и буду почитать его до конца дней.

Уточнение деталей

— Важно ли было в эту пору неприкаянности знать, что думали, говорили и писали о тебе на родине? Как это на тебя влияет?
— Как на любого человека, не лишенного эмоций. Сам читал немного, но мне немало пересказывали. И многое задевало. Злился, думал: ребята, я вам все еще докажу. Когда проходились жестко, но по делу, мне это даже нравилось. Воспринимал критику спокойно: прав человек. Но иногда случались и выпады вроде недавнего от ветерана Мустыгина. Глеб — преувеличенная фигура. Это откуда? Что плохого я человеку сделал? Чем его огорчил? Мне же не двадцать пять лет, а уже за тридцать. И я играю после серьезной травмы. Посмотрите, как и сколько восстанавливается после схожего повреждения тот же Томаш Росицки.

— Отмечаешь различия между белорусской и западной прессой?
— За границей она другая. Там по условиям контрактов общение ведется через менеджеров, те обрабатывают и визируют тексты. Образный разговорный язык не приветствуется. Наши журналисты в чем-то даже интереснее. Но не могу понять одного: почему у нас так глушат своих и преклоняются перед иностранцами? Причем не только в прессе.

— Что стояло за скандальным видеороликом о твоей стычке с доктором “Штутгарта”?
— В концовке той игры у меня случилась перепалка с Баббелем. Не остывшим после нее направлялся в раздевалку. Оказалось, надо на допинг-контроль. Играл на шести шипах, натер ноги, и они болели. Хотел зайти, чтобы только снять бутсы. А доктор потащил меня за куртку в другую сторону. Ну, начали толкаться. И было это перед камерой, та все засняла. Потом извинился. Правда, за большие деньги. Но это нормальные футбольные эмоции. Это жизнь. Сами все понимаете.

— Как у тебя сегодня строятся взаимоотношения с агентами? Почему ты расстался с Николаем Шпилевским?
— Потому что человек, которому доверял больше, чем кому-либо, меня обманул. Сейчас мои дела в Европе ведет Ули Фербер. У него в Германии агентство, на которое раньше работал Шпилевский. А Евгений Гайдук представляет мои интересы в Беларуси. Они с Фербером начали сотрудничать сравнительно недавно.

— Какой из матчей, сыгранных совместно с братом, считаешь лучшим?
— Наверное, победу во Франции. Слава был там супер-хорош. Его индивидуальные качества помогли сделать тот гол.

— Выражение “едет с ярмарки” — про сегодняшнего Глеба-младшего?
— Все зависит от него. Не стану ничего больше говорить, чтобы не сглазить. Брат — взрослый футболист и должен сам принимать решения.

— Как ты в них участвуешь?
— Просто стараюсь поддерживать. При этом говорю: у тебя своя голова на плечах, решай. Не хочу, чтобы потом он меня в чем-то упрекнул.

— Теперешнее положение Вячеслава тебя не радует?
— Конечно. Уж сколько ошибок наделал я, но то, как Славка своим талантом распорядился, — это вообще катастрофа. А ведь мог быть лидером в хорошем клубе. Вот как бывает в футболе. Другие без таланта, но всего добиваются.

Недосказанное

— Мы недоговорили о БАТЭ. Как оценим его выступление в Лиге чемпионов?
— У меня остался осадок. От недосказанного. Наверное, до старта такой исход группового раунда сошел бы за радость. Но ведь после классного начала могли выжать больше. Все было рядом. Хватай его, пиши историю, выходи в плей- офф. Лига Европы — утешение слабое. Упустили чудесный шанс. И от того пустота на душе.

— Такая смазанная концовка приключается у команды третий цикл кряду. Твои наблюдения на сей счет?
— В игровую схему не полезу. Ее выбирает тренер. И он хотел сделать как лучше. Можно было, к примеру, набрать шесть очков, окопаться и ждать шанса. Мы сыграли по-другому. Но куда-то пропали кураж и эмоции.

— Пропали — когда?
— Все как-то потихоньку происходило. Тренеры подбадривали, старались ребят завести. Но много всякого возникло рядом. Как-то заговорили о разном: кто и куда может уехать, какие получить предложения.

— Исчезла концентрация?
— Возможно. Еще часто говорят так: отвернулась удача.

— А девять месяцев непрерывного турнирного напряжения?
— Не думаю, что причина в физической усталости. Дело в головах. Одно поражение от “Валенсии”, второе... Не допусти мы тех ошибок, сыграй более компактно и уверенно — все могло получиться. Слова объяснения подбирать трудно. Начали паниковать. В первых играх были раскованны, а здесь появился шанс — и разволновались. Даже на последнюю игру, когда ничего не решалось, вышли скованными. Ни мяч подержать, ни открыться. Били только вперед. А “Бавария” действовала предельно просто. Не сказать даже, что она жестко прессинговала. Залетело, конечно, все. Дважды в большинстве пропустили. Со мной такое вообще впервые. Подумал: лучше бы Боатенга не удаляли.

— Не обсуждали с Виктором Михалычем, не пробовали вернуть твоей игре тот былой штутгартский алгоритм? Здесь, мне кажется, как раз была ситуация, когда стоило вспомнить те навыки агрессора.
— Согласен. Можно было и больше на себя брать. Только, повторюсь, у меня не было летом полноценной подготовки. И постоянно тянуть такой объем работы не смог бы. Приходилось больше распасовывать. К зиме, надо признать, и без того немного сдулся.

— Отчего-то вспомнилось, как по возвращении в “Штутгарт” ты в первом же матче здорово забил в Тимишоаре. Я как раз комментировал тот матч. Первая мысль была: ну вот, былой Глебушка вернулся...
— Сам хочу такой игры. Знаю, что она необходима. Но важно пройти хорошую подготовку. А уверенность есть, работа с мячом тоже. Осталось форму набрать. Уже связался с Тимом Лобингером. Это отличный немецкий специалист по части ОФП. Он мне программу самоподготовки прислал.

— Все прежде сказанное ничуть не противоречит выводу: ты остаешься в БАТЭ.
— Думаю, это вопрос ближайшей недели. С одной стороны, мне неохота никуда уезжать. Вы точно сказали: здесь я отогрелся. Такое было у меня прежде только в “Штутгарте” и “Арсенале”. Просыпаешься утром — и в радость поехать на “треньку”, увидеть эти лица, поработать, пообедать со всеми. Когда соглашался сыграть за БАТЭ, думал: наберу форму, помогу ребятам. Только вот начинаешь задумываться: а что делать целую весну в белорусском чемпионате? Ездить в Мозырь и Новополоцк? Уж точно не ради этого я сюда шел. Это напрягает. Как найти компромисс? На что решиться? Вот вышли бы в лигочемпионский плей- офф, наутро пришел бы с вопросом, что и где надо подпиcать. Это был бы настоящий спортивный стимул. А так — не знаю...

— Если не секрет, что думает по этому поводу Настя?
— Она считает, что моему футбольному стилю больше всего соответствует Германия. Но говорит, что так хорошо, как в БАТЭ, мне не будет нигде. А Россию отвергает категорически.

— При этом наиболее реальный из вариантов — московский “Локомотив”?
— Вариантов несколько. И в России, и в Европе. Но разглашать их я не вправе. А вы-то что думаете?

— Я думаю, Саша, что белорусский чемпионат страшен не более, чем российский “девять- шестнадцать”, сыгранный тобой прошлой весной. И потом, быть уверенным в послезавтрашнем дне иногда важнее, чем в завтрашнем...
— Время на решение у меня еще есть.